Примечателен факт того, что храм Рождества Пресвятой Богородицы села Твердилково являлся местом паломничества еще до момента восстановления богослужений осенью 2013 года. Причина такого внимания — сохранившиеся фрагменты росписи главного придела храма. Впечатления, которые получали люди от пребывания в храме подталкивали их к глубоким размышлениям, желанию узнать больше о искусстве иконописи  и поделиться своими фотографиями, мыслями и эмоциями.

Публикация из блога с фотографиями 2012 года

Во время поездки по Ярославской области планировалось попасть в 4 – 5 заброшенных церквей, но увидел всего три. Одной из них будет посвящен отдельный рассказ, так как фотографий получилось много.

Видимо, не судьба стать нормальным фотографом – ленюсь таскать с собой штатив или монопод, хотя очевидно, что в заброшенных строениях со светом плохо и фото будут смазанными. Но нет худа без добра. При попытке придать резкость некачественному снимку в фоторедакторе, я слишком резко дернул ползунок фильтра…

Результат понравился. Почти картина маслом, напоминающая, пожалуй, итальянских художников. И чем больше смотрел на роспись, тем больше вопросов возникало. Почему старые русские церкви расписывали «по-итальянски»? Это, безусловно, веселее, чем канонические строго выверенные изображения как на иконах, но когда это началось? И кто это начал? В поисках ответов пришлось забраться довольно далеко…

В отличие от товарищей, которых интересовали почти исключительно церковные, в данном случае материальные ценности, я искал фрески, росписи. К сожалению, не обладая познаниями, часто невозможно понять, кто или что нарисовано, но еще хуже, что уже не найти информации о том, кто занимался росписью и когда наносился рисунок.

К примеру, при взгляде на первое фото создается впечатление, будто лицо женщины пририсовано значительно позже к первоначальному изображению – уж больно странным и плохо выписанным оно выглядит по сравнению с мужскими лицами.

А художники – свои они были, на европейский манер обученные, или выписывали оригинальных из-за границы?

Однако сначала немного истории о первой посещенной церкви. Если пройтись по просторам Интернета, найдется немного. Только скупые данные до 1917 года и вполне предсказуемая информация после революции: церковь построена в 1826, в 1939 году была закрыта и занята под склад. Сейчас ее реставрируют местные энтузиасты

Более плотные поиски дали больше. Село Твердилково, где находится церковь, живопись которой подтолкнула на написание этого текста, известно еще с 1600-х годов. Причем церковь в то время тоже была, только деревянная и заброшенная. В селе церковь Рождества Пресв. Богородицы древяна клецки с папертью стоит пуста без пения; земли церковной поросло лесом пятнадцать четвертей в поле.

Когда написано по-старому, спотыкаешься на предложении, потому читаешь его вдумчиво, внимательнее, и сразу русские народные сказки на ум идут. И торопиться перестаешь. Никак в толк не мог взять, откуда в заброшенной церкви еда – клёцки. Потом вспомнил, что про избы так говорят – построенная клецки или клетски, то есть клетью.

Село впоследствии купил помещик Семен Коробьин, он церковь восстановил, а в 1656 году Твердилково уже у вдовы Коробьина приобрел князь Иван Петрович Барятинский. Это был далеко не последний человек в государстве – в 1663 году царь Алексей Михайлович (Тишайший), уезжая из Москвы, оставил ее на попечение Барятинского.

По переписным книгам 1678 года в Твердилково значится 25 дворов крестьянских и 16 бобыльских с населением в 133 души мужского пола и 4 двора задворных людей. Вскоре после этого князь Барятинский пожертвовал село Переславскому Данилову монастырю, в котором провел последние годы своей жизни, приняв иночество. Согласно ведомости о вотчинах монастыря за 1754 год, в селе Твердилкове значатся 123 души мужского пола, монастырской земли 139 четвертей, сена 200 копен.

С 1764 году в результате секуляризации – перехода имущества и земель из церковного ведения в государственное Твердилково стало казенным селом.

В 1826 году вместо деревянной церкви построен каменный храм. О том, кто расписывал церковь, и когда это было, нигде ни слова. А росписи весьма красивые, хотя мало их осталось.

Однако, как отмечалось выше, живопись эта далеко не в иконописном стиле. Кстати, до сих пор не удавалось объяснить самому себе монотонность, скучность и вместе с тем некоторую притягательность икон. Притягательность заключается в неких размере и законах, по которым создается такая живопись. Эти же законы навевают тоску – в том смысле, что хочется разнообразия.

Понять трудно, потому что я воспринимаю окружающее больше через слово или звук, и чтобы перекинуть мостик к живописи, желательно, чтобы кто-то понимающий привел наглядные параллели в понятном для меня мире.

И вот в поисках информации по церковной живописи попался на глаза следующий пассаж, автор которого сетует на конец Средневековья (даю с купюрами):

Ниспровергнув сдерживающее и руководящее мощное церковное начало, XVI век одновременно разрушил величайшую по духовному содержанию, в смысле совершенства форм, художественную концепцию предшествующих веков, поставил пред искусством иные цели и дал ему новые средства.

Это был век, ознаменовавший собой конец религиозной живописи. Она уступила место картине с религиозными сюжетами — религиозным сюжетом наравне с другими картинами.

Эти строки написал художник и меценат Сергей Щербатов, родившийся в Москве в 1875 году и умерший в изгнании в Риме в 1962 году. Ранее о нем ничего слышать не доводилось, однако это был крупный меценат, и в живописи разбирался как следует – ряд картин и икон из его коллекции находятся в нескольких музеях и галереях, в том числе в Третьяковке.

В дальнейших рассуждениях о церковной росписи Щербатов переходит фактически к нападкам на эпоху Возрождения, противопоставляя искусство этого времени церковному искусству Средних веков, что сразу вызывает неприятие. Ведь мы привыкли рассматривать Ренессанс как развитие того, что было до него, тем более что развитие нового не отрицает в данном случае существования старого.

Еще более неприятной видится исключительность, коей автор наделяет православие в сравнении с тем же католичеством. Как только появляется такого рода пристрастность, становится скучно, ибо рассуждать уже не о чем. Но, забегая вперед, стоит сказать, что, пусть и перегибая палку в этих самых нападках, автор кое в чем прав.

Христианская фреска — это микрокосмос мира. Фабула в ней есть лишь случайный аспект вечной идеи, поскольку формальное ее изображение соответствовало высшим законам символа и ритма. Совершенное — в высшем отвлеченном творчестве, менее совершенное — в тех случаях, когда повесть осложнялась и затуманивалась элементами надуманности в образном толковании идеи или элементом технической виртуозности, отодвигающими высшие принципы упрощенной, строгой религиозной живописи на задний план.

Движение, не убеждающее глаз, не умеющего понять смысл и значение старинной мозаики, фрески или иконы, на самом деле гораздо убедительнее, чем движение микеланджеловских тел и причудливые изгибы античных торсов святых и архангелов на церковных картинах барокко.

Эти рассуждения кажутся еще более спорными, хотя здесь проглядывает очень интересная мысль, которую автор развивает далее. Это мысль о символе и ритме в религиозной живописи.

Поэтические флюиды, pina Comoedia Данте, проникшие в европейскую живопись из Италии, таинственными путями донеслись и в иконописные мастерские далекого Ростова и Москвы и отклонили от большого пути творчество русских иконописцев.

Религиозной живописи — мозаике, фреске и иконе — пришла на смену картина с религиозным сюжетом, пишет далее Щербатов. Частью эти произведения были предназначены для церковного культа, украшая алтари и стены храмов, частью они отошли от церкви в мир, как и современное им человечество.

Заменив эту великую цель и высокое назначение искусства иными целями, иного порядка и суженного масштаба, искусство Возрождения сделало из искусства источник радости и наслаждения для чувственного восприятия глаза путем разрешения живописных и технических задач, возможности для которого черпались в разнообразнейших темах столь же религиозного, сколько аллегорического, исторического и светского содержания.

Гуманистические влияния эпохи наряду с этим сделали искусство, служившее ранее отвлеченной религиозной идее, выразителем человеческих психологических переживаний, к которым была сведена и низведена концепция и религиозных сюжетов.

Крайне спорное утверждение, конечно. Во-первых, почему у искусства Возрождения цели «суженного масштаба» по сравнению с религиозной живописью Средних веков? Думается, здесь Щербатов, возможно, сам того не желая, произвел подмену понятий, а точнее узурпировал идею искусства и сузил его до служения религии, тогда как религия, на мой взгляд, является одним из вдохновителей искусства и, думается, религиозная живопись – одна из составляющих искусства.

Другое дело, что по каким-то причинам в русской церковной живописи стал преобладать «возрожденческий» стиль, но эта проблема лежит в совершенно иной плоскости. Здесь уже надо рассматривать понятия символа и механизм его возникновения – когда определенного типа рисунки, картины становятся символом, то есть вещью самоценной и вневременной. По всей видимости, здесь действует тот же самый фильтр времени, посредством которого рядовые повесть, роман и стихотворение с течением лет вдруг превращаются в шедевры мировой литературы.

Церковь стоит на своем, в этом ее сила – она сохраняет незыблемость в течение веков, но в этом видится и брешь в обороне. В каноне, в самой природе его, как и в любых других формулах с элементами догмы, заложена тенденция к вырождению – говорят, молитва приедается, и ее сила уходит, поэтому ее необходимо обновлять. Это, как правило, делается не по указке сверху, а привносится посредством индивидуальностей, чьи поползновения могут считаться отступничеством, или, если новые веяния захватывают все больше умов, – «западной заразой».

Может, это и произошло в церковной живописи? Может, создание образов по заранее определенным лекалам опостылело, и художники стали пробовать нечто новое? Но почему Щербатов так сожалеет об этом? Ведь сам он рассуждает, имея художественный опыт и канонической церковной живописи, и вольного, скажем так, рисования.

Стена, доска, темперная краска и техника, архитектурность композиции, требующая строгой подчеркнутой линии, наконец, все то, что считалось неумелостью, примитивностью – отсутствие светотени, гибкости в движениях, индивидуальности в выражении ликов, схематически сведенные к одной формуле глаз, рук и ног, трактовка одеяний, упрощенность фона — все сводилось к одной общей поставленной задаче и одной идее.

К идее ритма, в символике. Можно просто представить себе, как бы смотрелись на стенах церкви не вот такие картины, не вот такой Кирилл, брат Мефодия, а вот такой…

И вдруг мостик к религиозной живописи перекинулся. Ведь это зрительная молитва, ни больше, ни меньше. Это когда ум надо отключить и прекратить внутренние диалоги, которые словно сами по себе возникают в голове.  Но почему бы не сосредотачиваться на визуальных, однообразно (ритмически) повторяемых символах? Такие образы, наверняка, большое подспорье молитве.

Быть может, подсознательно чувствует власть символики и ритма русский, молящийся в древних соборах народ, сосредоточенно устремляя взор на иконы и весьма редко интересуясь их внешним содержанием, изображением религиозной повести… Народ русский не разглядывает икон, он словно что-то другое в них видит.

В этом смысле понятно сожаление Щербатова, ведь западная церковная роспись действительно хороша настолько, что отвлекает внимание на себя. Но повторюсь, это не проблема искусства уже, а возможно, проблема «застоявшегося» канона.

Кроме того, налицо вопрос образования. Раньше мужик знал только соху с бороною, думать о жизни было некогда, а по воскресеньям он ходил в церковь. Это, кажется, по мнению Юнга, было и единственным развлечением. А когда времени больше стало свободного – соха ли автоматическая появилась или еще что, появились у мужика другие интересы, стал он самообразовываться, в том числе стал и интересоваться и внешним содержанием иконы.

Как бы то ни было, с ныне заброшенными церквями исчезают замечательные, пусть даже, пользуясь термином Щербатова, картины с религиозным сюжетом…

Спаси Господи, раба Божия, написавшего теплые строки о путях поиска Истины и понесенных человеческих трудах для благолепия дома Твоего

Дополнение редакции

Пока только как предположение можно высказать гипотезу о том, что храм Рождества Пресвятой Богородицы села Твердилково был расписан Переславским живописцем Василием Петровичем Шманаевым примерно в начале двадцатого века — по внешнему осмотру есть сходство в стиле росписи по сохранившимся фотографиям главного придела Переславского храма в честь Святых Сорока Мучеников Севастийских . В подтверждение этой гипотезы есть еще то обстоятельство, что настоятелем храма села Твердилково в этот период был митрофорный протоиерей Иоанн Соколов, который являлся родственником Священномученика Евгения Переславского (Елховского), и, конечно, был знаком со всеми значимыми событиями, которые происходили в Переславле, в родной семье человека, близкого по возрасту, годам учебы во Владимирской семинарии и началу служения Церкви.